Можно также почитать вот тут (по ссылке переход на вк-статьи).
Начать эту статью хотелось бы — внезапно — с биографии личности совершенно посторонней.
***
Александр Христофорович Бенкендорф являлся, безусловно, одной из самых значительных фигур своего времени, и во внутренней политике Российской Империи 20-х годов XIX века роль Бенкендорфа была по-настоящему колоссальной.
Стремительный карьерный взлет случился с ним как результат триумфов военных: Бенкендорф активно поучаствовал как в русско-турецкой кампании (1806 — 1812 гг.), так и в Отечественной Войне 1812 года, и при Александре I прославился именно как грамотный полководец. Храбрость этого человека, его способности к аналитическому мышлению, лидерские качества, равно как и преданность государству и всему российскому народу едва ли подлежат сомнению.
Широко известен, например, случай во время наводнения 1824 года в Санкт-Петербурге
он стоял на балконе с государем императором Александром I. Сбросил с себя плащ, доплыл до лодки и спасал весь день народ вместе с военным губернатором Санкт-Петербурга М.А. Милорадовичем
Однако наивысшего влияния Бенкендорф добился уже при следующем государе, Николае I, который приблизил его к себе после успешно подавленного восстания декабристов. Именно Бенкендорф возглавил все следственные мероприятия по этому делу.
А в 1826 году предоставил императору проект высшей, тайной полиции. Так было сформировано Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, которое с одной стороны боролось с коррупцией и казнокрадством (безуспешно), занималось сыском и всеми видами политических преступлений, а с другой — осуществляло цензуру.
Кроме этого, по просьбе императора, Бенкендорф лично «надзирал» за литературной деятельностью Александра Сергеевича Пушкина. Вопреки распространенному заблуждению, поэту Николай I в целом симпатизировал (ровно настолько, чтобы покрыть часть его долгов после гибели Пушкина на дуэли и оказать материальную поддержку вдове и детям), поэтому гнет цензуры для Александра Сергеевича носил сравнительно нежный, рекомендательный характер.
В общем, неприязнь Пушкина с Бенкендорфом была пылкой и обоюдной.
Темпераментный Александр Сергеевич любое давление на свое творчество переживал крайне болезненно, а Бенкендорф его просто не понимал, по-настоящему жестко надавить не имел права, а мягко — не получалось. При всем своем разностороннем уме и многочисленных талантах, Бенкендорф был человеком до крайности приземленным, во главу угла ставил Закон и беспрекословное подчинение. Вольное творчество с Законом сочеталось так себе, поэт с кудрявой, полной прогрессивных идей головой никак не желал становиться паинькой.
К началу 30х годов XIX века мощь Бенкендорфа как политической фигуры уже пошла на убыль: деятельность Третьего отделения была, по понятным причинам, крайне непопулярна в народе. Коррупция с казнокрадством продолжали здравствовать, а цензура вкупе с поисками бунтовщиков и врагов царя-батюшки среди населения возмущали дворянство. Все это, выражаясь современным языком, влияло в том числе и на рейтинги Николая I, что императору, естественно, не нравилось.
Однако в 1831 году, к которому нас отсылает финал «Гоголь. Страшная месть» Александр Христофорович Бенкендорф был еще достаточно велик и могуч, чтобы сокрушить практически кого угодно. И ни в чем не изменял своим убеждениям: оставался патриотом, отважным и умным воином и заботился об интересах государства, как умел и считал необходимым.
Достоверно известно также, что на пике своей политической деятельности Бенкендорф являлся членом масонской ложи.
***
Через такое длинное и нудное вступление автор этой статьи хотел бы донести до читателей идею: воспринимать тайное общество графа Бенкендорфа как Клуб Анонимных Злодеев до выхода сиквела (если он состоится) преждевременно. Гуро многократно подчеркивает в фильме, что действует исключительно в интересах государства — и это вполне может быть правдой.
Кроме того, неизвестно, насколько его личные убеждения соответствуют глобальным целям Бенкендорфа (о которых также известно примерно ничего). Остается загадкой даже, какой чин в иерархии Третьего отделения Гуро занимает, можно лишь предполагать. Интригует, что Пушкин в финальном диалоге с Николаем Васильевичем выделяет Гуро из всей враждебной организации, как некую принципиально значимую единицу.
Будем надеяться, ответы на эти и многие другие вопросы нам подарит сиквел.
Но все-таки несколько — хочется верить, интересных — выводов о «расследовании» Якова Петровича в Диканьке можно сделать уже сейчас.
***
Во-первых, можно смело утверждать, что Яков Петрович знал историю Всадника только в самых общих чертах. Он сумел вычислить примерную дату возникновения проклятья, раскопал сведения о количестве жертв, об их особенностях, точно определил временной промежуток между убийствами и даже приобрел надежное средство для обезвреживания колдуна. Но ответа на самый главный вопрос — кто же является Всадником — он не знал.
Понять это можно из его диалога с Лизой. Николая Васильевича и Александра Христофоровича на тот момент в комнате уже нет, беседа ведется приватно. Казалось бы, ничто не мешает Якову Петровичу подчеркнуть свое превосходство: да, мол, заранее знал, кто вы, но ждал, пока завершите ритуал, потому и не вмешивался. Но он, тем не менее, повторяет, что удивлен и даже прямо заявляет, что вместе с остальными подозревал Алексея Данишевского. Будь данный тезис ложью, никакой выгоды Яков Петрович из него не извлекает. Он фактически признает собственный промах.
Никакого смысла в этом нет, следовательно, данная ошибка была настоящей.
Во-вторых, рассказывая о своей фиктивной гибели Бинху и Гоголю, Яков Петрович представляет такое решение спонтанным, возникшим уже после исчезновения Всадника из горящего
Очевидно, что он с самого начала собирался выжидать, пока Всадник не убьет двенадцать девушек и одного воскресшего. На момент их с Гоголем прибытия в Диканьку жертв было только три. Идея собрать девушек в группу на заброшенном хуторе (и значительно упростить тем самым Всаднику задачу) возникла у Гоголя и как следствие проделок ведьмы Ульяны, предугадать такое развитие событий Гуро не мог. А значит обрекал себя на затяжной спектакль: Всадник убивает девушек одну за другой, а блестящий следователь из столицы почему-то ничего сделать с этим не может. План с фиктивной гибелью и временным исчезновением со сцены выглядит крайне логично и удобно, а впоследствии можно оправдаться полученным ранением (если вообще придется оправдываться), которое, якобы, вывело его из игры.
В противном случае, Гуро сам рисковал бы вступить в прямую конфронтацию с местным населением, как это происходит в конце концов с Николаем Васильевичем — за полнейшую некомпетентность. Едва ли он не рассматривал подобный вариант.
И, наконец, в-третьих, Яков Петрович хорош в незаметных перемещениях.
Он исчезает из горящей избы, исчезает после случайной встречи в лесу с Гоголем и появляется буквально из ниоткуда у места казни.
А теперь возьмем три мало связанных между собой тезиса и рассмотрим через такую призму всю историю целиком.
Яков Петрович выказывает горячую заинтересованность припадками Николая Васильевича при первом знакомстве — скорее всего, именно тогда он начинает рассматривать Гоголя как потенциальную приманку для Всадника (возможно, прежде сталкивался со слухами о нем и лично приехал проверить). Таинственные способности к провидению у молодого писаря сподвигают Якова Петровича быстро собрать на него досье — и «готовая к употреблению» тринадцатая жертва определена.
Примечателен их утренний диалог в квартире Гоголя. Ведь, в самом деле, нельзя сказать, что Яков Петрович особенно настойчив в уговорах. Решающим аргументом для самого Гоголя к поездке в Диканьку становятся его видения — фактор, на который Яков Петрович никак не мог повлиять. Получается так: совет-беседа о литературе (очень важная для Николая Васильевича), обмен любезностями — и вот Гуро сообщает, что отбывает в Диканьку.
После этого Николай Васильевич искренне, от души пересказывает ему восторженные отзывы коллег:
— Я… я много слышал про вас. Что вы — следователь, который умеет раскрывать самые трудные дела.
Гуро сухо отвечает ему и уходит. Не будь видений, связанных с Диканькой, остановил бы его Николай Васильевич? И попытался бы Яков Петрович снова, более настойчиво, убедить его присоединиться к расследованию (что выглядело бы, надо сказать, довольно странно после стремительного и решительного прощания)?
Этого мы, кажется, никогда не узнаем.
(но хэдканон, что Яков Петрович готов был отступиться от своего жестокого плана ровно вот здесь, после пары коротких бесед, вполне себе имеет право на жизнь)
Итак, следователи выезжают в Диканьку, события первого фильма набирают ход. В момент, когда все остальные убеждаются, что настоящий Всадник погиб и что Всадником этим была Ганна, Яков Петрович совершенно точно уверен в обратном. Как он и сообщает потом, происходит ночная вылазка в жилище Ганны (возможно, и вправду за дополнительными подсказками), где ему приходится вступить со Всадником в бой.
Лучшего повода для исчезновения трудно представить, и Гуро его с блеском использует, затаиваясь, вероятно, где-то в лесах.
Далее происходит множество больших странностей.
Начать с того, что после его «смерти» Николай Васильевич — предполагаемая идеальная наживка — вполне мог вернуться в Петербург. Официальное назначение на должность дознавателя, которое Гуро для него выписывает, приходит далеко не сразу, некоторое время Николай Васильевич продолжает следствие в Диканьке на птичьих правах. Сундук с дневниками и письмами, который мог бы (став косвенным свидетельством доверия) укрепить Гоголя в решимости не уезжать, вовсе едва не теряется. И ведь, казалось бы, что стоило Якову Петровичу хотя бы раз прямо указать Гоголю на сундук словами через рот?
Александр Христофорович, которому вполне очевидно не нравятся заезжие следователи, более чем предсказуем в своих попытках спровадить Гоголя.
Соответственно, по каким-то причинам Гуро был совершенно уверен, что Николай Васильевич не уедет в любом случае. Или же ему просто было все равно, что также подтверждает теорию: в своем первоначальном плане Гуро очень быстро разочаровался.
Второй умопотрясающий момент — Гуро оставляет Николаю Васильевичу фактически ключевой предмет для поимки Всадника. Вещь, которая понадобится ему при любом раскладе! Даже если он до конца не верил в магическую силу ошейника и (это подтверждается в дальнейшем) питал иллюзии, что сможет победить используя только лишь обыкновенное холодное и огнестрельное оружие, так небрежно разбрасываться артефактами не стал бы даже полный идиот. Ошейник — предмет достаточно компактный, и Якову Петровичу прекрасно известно, каким образом отцепить его от сундука. Он мог бы сделать это еще в Петербурге и всегда иметь ошейник при себе.
В то же время, Николай Васильевич мог уехать в Петербург вместе с сундуком, мог его потерять, сундук могли просто выкрасть, он мог попасться Всаднику, кем бы он ни был, на глаза, и тогда ошейник бы уничтожили. Таким образом, перед нами либо запредельная глупость, либо столь же запредельное доверие.
Давайте же верить в лучшее.
Содержимое сундука поражает отдельно. При абсолютно любом раскладе у Якова Петровича не было никаких причин оставлять в этом сундуке досье на Гоголя. По большому счету, это досье в Диканьке уже вообще не было ему нужно: в кадре нам показывают тоненькую папку с очень небольшим количеством выкладок — быстро проглядеть, легко запомнить и уничтожить, либо вернуть в архивы тайного общества. Вместо этого Гуро оставляет ее Николаю Васильевичу как достаточно сильную подсказку: вот же, здесь, Николай Васильевич, под вас копать изволили-с — и она могла ведь натолкнуть Гоголя на мысли, что его используют. Это неочевидная зацепка, но совершенно, абсолютно ненужная в том случае, если Гуро рассчитывал на Николая Васильевича как на слепую и восторженную приманку для Всадника.
Но он намеренно (понятно из прилагающейся к сундуку записки) оставляет досье в сундуке специально для Гоголя.
***
Из событий фильма не вполне очевидно, насколько Гуро был вовлечен в жизнь Диканьки во время своего официального отсутствия в мире живых и насколько держал руку на пульсе. А также, были ли у него помощники и где именно он скрывался.
По идее, Гуро ни в коем случае не должен был допустить гибели Гоголя в церкви: если Николай Васильевич все еще казался ему удобной приманкой, преждевременная кончина Николая Васильевича рушила все планы. Если же нет, и Гуро внутренне настроился на перевербовку, участие Гоголя в сомнительном ритуале с сомнительным экзорцистом также должно было его насторожить и вынудить вмешаться.
Поскольку ничего подобного не происходит, можно предположить, что Гуро вообще не знал об этом. Идея привлечь Гоголя к охоте на Вия возникает у Хомы Брута в последний момент и соглашается Николай Васильевич очень быстро. Если Яков Петрович в то время лично присутствует, скажем, на заброшенном хуторе, где наблюдает за успехами Всадника, картинка сходится.
***
Но самое интересное начинается все-таки дальше, когда становится очевидно — Всадник, кем бы они ни был, по неизвестным причинам не заинтересован в Николае Васильевиче как в тринадцатой жертве.
Тюремное заточение и казнь Гоголя приходятся на Ночь Сварога. Гуро прекрасно известно, что это — крайний срок для проклятия Всадника, тринадцатая жертва должна быть принесена до конца суток. Как уже оговаривалось выше, Яков Петрович, судя по некоторым репликам, наравне с остальными подозревает Алексея Данишевского. Наиболее логичный вариант развития событий: Гоголь находится в поместье Данишевских (и ведь у супругов была возможность организовать его перемещение туда сразу после чудесного воскрешения — под предлогом «мы обеспечим Николаю Васильевичу наилучший уход»).
Но в реальности Гоголя собираются казнить на площади. И Всадник в этой ситуации должен быть первым спасителем. Ему более чем хватит способностей перебить хоть всех крестьян в селе, а значит вот-вот черная рогатая фигура на коне должна появиться и вырвать Николая Васильевича из лап местного правосудия — чтобы прикончить затем лично.
Вполне вероятно, что Яков Петрович выжидает, когда под Гоголем вспыхивают дрова, убежденный, что Всадник сию секунду прискачет. Но ничего не происходит, кострище в конце концов заливает призванный Василиной дождик, а для Гоголя сооружают виселицу. Всадник продолжает отсутствовать.
Где-то здесь до Якова Петровича наверняка доходит: привлекательность Николая Васильевича как воскресшего, идеальной тринадцатой жертвы он переоценил. И косвенно это означает, что где-то совершенно в другом месте прямо сейчас (времени до конца срока все меньше) Всадник расправляется с другим воскресшим и завершает ритуал. По завершении ритуала же ничто не мешает Всаднику сбежать, т.е. миссия Гуро в Диканьке будет полностью провалена.
Рассуждая логически, Гуро не должен терять ни секунды. Учитывая тотальную отвлеченность местного населения на экзекуцию, у него есть возможность абсолютно беспрепятственно проникнуть в трактир, выкрасть магический ошейник и отправиться далее к Данишевским, сохранив свое инкогнито. Элемент неожиданности должен сыграть ему на руку.
Т.е. у Якова Петровича нет вообще никаких причин спасать Гоголя от разъяренной толпы.
Но он, тем не менее, делает это и даже сверх того — тратит довольно много времени на объяснение ситуации Николаю Васильевичу и Бинху, хотя дорога, по факту, каждая секунда. Особых причин брать Гоголя с собой в поместье Данишевских у Гуро, кстати, тоже нет: если Бинх может пригодиться в качестве огневой поддержки, то боевые навыки Николая Васильевича имеют строго отрицательные значения, а его способности Темного непредсказуемы и не поддаются контролю — стало быть, проблем приносят больше, чем пользы. Виды тайного общества графа Бенкендорфа на Всадника рассекречивать вовсе не стоит, тем более, Николаю Васильевичу, который может еще и случайно узнать о своей роли в плане (что в итоге и происходит).
Но Гуро берет его с собой.
Рассматривая приватный диалог с Лизой, вернемся к нашему первому тезису: Гуро до последнего не знал, кто именно Всадник — а значит идея давить на Лизу угрозой жизни Гоголя не могла прийти к нему заранее (т.е. спасение Николая Васильевича из соображений холодного расчета исключено). Сам принцип не особенно свеж и оригинален. В фильме «Гоголь. Начало» почти то же самое делает Бинх, заставляя Черевика подписать признание в убийстве: или Черевик берет всю вину на себя, или на каторгу вместе с ним отправляется потенциальный зять, что разрушит брак и сломает судьбу единственной дочери Черевика.
Причин, по которым Яков Петрович не пытается все это опровергнуть в дальнейшем, уже непосредственно перед Николаем Васильевичем, может быть великое множество. Начиная, к примеру, с «Яков Петрович ненавидит оправдываться», продолжая тем, что Гоголя в его впечатленном состоянии едва ли получится убедить какими угодно аргументами (и Гуро наверняка это понимает) и заканчивая хотя бы самой ситуацией, которая совершенно не располагает к ведению задушевных бесед о любви и дружбе.
И, наконец, последняя попытка Гуро завербовать Николая Васильевича в тайное общество графа Бенкендорфа. Абсурдная (что называется, ежу понятно, каков будет ответ) и отчаянная. Она полностью лишена логики и смысла.
А ворох оскорбительных определений, который Гуро выдает после столь предсказуемого отказа — нелепая эмоциональная реакция рассудительного человека. Обида.
***
Делать какие-то однозначные выводы автор статьи не собирается.
Многие из перечисленных выше событий можно толковать разными путями. Данных недостаточно.
И все же. Масса противоречивых, нелогичных деталей поневоле заставляет задуматься, поискать внутренние конфликты и лазейки для самых разнообразных хэдканонов.
Поэтому так: автор статьи хэдканонит, что глубокий внутренний конфликт между рассудком и внезапными эмоциями у Якова Петровича Гуро в фильме случается. Причем начинается практически с первой же встречи с Николаем Васильевичем Гоголем и заставляет допустить целую серию ошибок и «падений на доверие», которые совершенно неприемлемы для человека глубоко прагматичного и безжалостного, легко разменивающего чужие жизни на конкретные идеи и задачи.
Кроме того, видеть в противостоянии тайных обществ классическую борьбу «бобра с ослом» тоже, вроде бы, преждевременно.
В общем, автору статьи с его хэдканонами хорошо, знаете ли.
А выводы… Выводы пусть у каждого будут свои.